Читать эротические истории, смотреть порно

Был тихий летний вечер. Алексей стоял у окна и курил. К пустоте в квартире он привык давно. И по существу, ему нечего было делать дома, но в служебном кабинете не на чём было спать. Он возвращался сюда только ради кровати. И ради своей родной бабушки. Она приходила к нему. Не часто, где-нибудь раз в месяц. Приходила каждый раз вечером, без звонка. Садилась в кресло просто, точно виделись час назад. Иногда говорили до утра. Иногда молчали, попивая чай и поглядывая друг на друга. Альбина не стригла волос, чтобы не следовать моде; вместе с тем, она укладывала их так плотно, как будто боялась, что в ней заподозрят женщину. Алексей смеялся:
— ты похожа на Тенвилля.
Она не знала, как это такой, и даже немного сердилась, подозревая подвох. Алексей знал, что она придёт именно сегодня. Чувствовал. Как-то раз спросила:
— вспоминаешь, мол, бывшую жену-то свою?
— Нет. Не вспоминаю.
Так получилось, что самое начало супружества обошлось без любовной игры, без шалостей и излишеств, и главное, без той греховной силы, что доставляет первобытную сытость душе. Со временем ему надоел этот полуголодный любовный паёк. Поначалу старался щадить самолюбие жены, а потом была жуткая сцена, с признаниями, претензиями, недовольством, правдой-маткой, выяснением отношений, взаимными упрёками, слезами, гулко хлопнувшей дверью, судом и штампом в паспорте, означавшем, что свободен он отныне, как птица в полёте. И ещё спросила:
— как же ты без бабы? Водишь сюда кого-нибудь? — Огляделась. — да не похоже. Дрочишь что-ли? — Просто так спросила и даже заботливо.
— Ну да, дрочу. Дрочу, бабушка. А что? — Посмотрела в глаза. Закусила губу. И стремительно ушла…
Алексей не был удивлён, когда внезапно открылась дверь. Альбина медленно подошла к нему, и встала, чуть слышно скрипя сбитыми, на стоптанных каблуках, туфлями. На одно мгновение он увидел её глазами любовника, и понял, что знает всё наперёд. Наверное, Альбина будет покорна и трогательна. У неё не будет торжествующих глаз победительницы. Она не спросит его ни о работе, ни о завтрашнем дне. Конечно, она будет стыдиться своего полного тела и нелепой комбинации.
— Много куришь.
— И дрочу много.
Альбина встала рядом у окна, царапая истрескавшуюся шпаклёвку подоконника. Алексей посмотрел на неё исподлобья. Не выдержала взгляда, отвернулась. Открыла окно. Завихрились занавески, по-птичьи затрепетали ожившие бумаги на столе. Ветерок зашевелил прядку волос над её ухом.
— Ты ведь всё понимаешь. Да, бабушка?
— Да.
Оба замолчали. Они знали, что наступит потом. Не знали только, как и с чего начать.
— О чём думаешь, Лёша?
— Сама знаешь.
Она взяла внука за руку, и его лица коснулось её дыхание. Стан её был округл и крепок, платье на груди колебалось.
— Как ты себе представляешь наши… наши отношения?
— Я сейчас разденусь, Лёша, и лягу в кровать. Потом разденешься ты, и тоже ляжешь в кровать…
Не дожидаясь его ответной реакции, Альбина начала раздеваться… В кровати они шептались — глупые, растерянные слова, при помощи которых любовники ощупывают друг друга, как слепцы.
— А ещё я хочу, чтобы ты ругалась, грязно ругалась, понимаешь меня?
— Конечно, Лёша. Не стесняйся, не надо. Что ещё? Говори мне всё начистоту. Я пойму… Что молчишь?.. Ну ладно, я сама. Ты хочешь видеть, как я писаю? Да?
— Да.
— Тихо, Лёшенька, всё нормально. Ну, мы же договорились… Что ещё?
— Видеть, как ты какаешь.
— Так, а ещё? Как я дрочу? Конечно, Лёша.
— Как ты… это самое… с другой женщиной…
— Только с Милой. И ни с кем больше. Помнишь Милу?
— Помню, как же. Подруга детства. А ты с ней что?.. давно? как? где?
— Давно, давно. Дома, в лесочке, на отдыхе в Пицунде.
Щекой она чувствовала его замедленное, в два тёмных ветра, дыхание. И вдруг они разом, как по команде, поцеловались, так неистово и жарко, как никогда, наверное, в жизни. Нет, ещё не существовало точного определения её чувствам. Это была производная обожания и покорности.
— Положи руку мне на грудь… Слышишь, слышишь, как бьётся сердце? — тихонько засмеялась, морща лицо чуть застенчивой улыбкой.
Рука внука ложится на грудь, и Альбина блаженно закрывает глаза, и хочется ей, чтобы эта минута длилась вечно.
— Давай, поебёмся, Лёшенька?
Она словно податливая глина, и он не хотел, да просто не имел права отвергать это.
— Как нужно просить?
— Выеби меня, суку, засунь свой хуй в эту дырку. Давай, помогу. Вот так. О, твой хуй в моей пизде… — Как же приятно подчиняться своим порывам!
— Засунь палец в мою жопу!
— Слушаюсь, мой повелитель…
Исступление, нежность, сладкая боль. Она любила его больше, чем себя самое, и могла бы, кажется, отдать за него жизнь.
— Как ты хорошо ебёшь меня, Лёшенька! /лёгкий горячий шёпот/ Тебе нравятся мои сисечки? /вот оно, истинное счастье!/ А моя попочка? Ну, погладь же её, погладь! /о! наслаждение!/ Твой. Хуй. В моей. Пизде. /сердце сорвалось с цепи, сбит ритм дыхания, как дрожат пальцы/
Сразу уловила, как внук отреагировал на слово «пизда». Нравится ему это слово в её устах. Сладкий, любимый, хороший!
— Это твоя п и з д а! Только твоя, Лёшенька! Делай с ней, что хочешь. Я не хочу, чтобы ты выходил из моей п и з д ы. Моя п и з д а любит твой хуй. Видишь, какая она мокрая. Твоему хую хорошо в этой п и з д е? Послушай, как это звучит: п и з д а… п и з д а… Щупай мою п и з д у, лапай мою п и з д у, делай ей сладко, делай ей больно!
Они улыбнулись друг другу — ослеплённые, умилённые, счастливые, благодарные. Сейчас им принадлежит всё — почувствуют ли они этот накал, силу, нежность, любовь когда-нибудь ещё? Кто знает… Они без удержу целовались, минуты текли за минутами, а оторваться друг от друга не было никаких сил. Всё заполнялось страстью, каким-то ещё неведомым, даже странным наслаждением. Его небольшой хуй иногда выскользал из этой огромной скважины, и тогда Альбина сразу же ощущала отсутствие в себе чего-то жизненно важного, то, без чего ей отныне не прожить и дня. Думать об этом не хотелось, она заботливо возвращала хуй обратно, и вновь погружалась в водоворот сладкого сумасшествия. Ей хотелось шептать нежности, и непременно с вкраплением грубых животных слов, не видя в том для себя унижения или смущения — так, как нравилось е м у.
— Тепло ли моему хуёчку в п и з д е?
Его губы нежно касались её виска, волос, щёк, шеи, плеч, сосков, словно расставляя паузы между её фразами. Альбина прерывисто дышала под ним, прижимая его тем движением, которым женщина привлекает к себе лишь ребёнка. Она была покорной рабой того чудесного желания любви, которое только и ведомо старости. Он её господин, она его собственность; всё в этой связи никоим образом не отвечало моральным и эстетическим нормам, но ей было плевать. Впервые в жизни она наслаждалась этим страшным счастьем — заниматься любовью с внуком, отдавая ему всю себя. И последствия не пугали её. Будь, что будет. Сейчас этот маленький хуй плавает в её плоти, эти губы целуют её грудь, эти руки гладят её бёдра, и она счастлива. Алексей кончал в неё, но хуй не покидал пизду. Они держались за руки, шушукались, и временами Альбину охватывало странное и приятное ощущение, будто рядом — её школьная подружка, им обеим по одиннадцать лет, находятся они в пионерлагере и шепчутся о вожатых и мальчиках. Так когда-то и было с Милой. Они лежали рядом, болтали о чём-то, и вдруг… случайно… невзначай… рука Альбины коснулась её крохотных грудок. Прыснули от смеха.
— Слышь, Алька, а давай…
— Давай, Мил…
— Ой, щекотно…
— А тут?
— Да ты что, Мил? Это ж пиписька…
— Да ладно, Алька, мы ж понарошку… — И руку под трусики… — Тихо ты, ржёшь, как лошадь… Представь себе, что я Олег… А знаешь, как взрослые пипиську называют?..
— Знаю. Пизда…
— Это у тётенек, а у дядек — хуй…
Потом игривые потискивания, шутливая имитация полового акта, а потом… Пятиминутное молчание… Потому что стало вдруг действительно приятно… Альбина улыбнулась, и увидела, что Алексей тоже чему-то улыбается. Видимо, и ему в голову пришли какие-то воспоминания. Там же, в её плоти, его хуй твердел, и они вновь продолжали прерванную сюиту, всё сильней прижимаясь друг к другу, окутанные общим теплом, счастливые, как в сказке. Она засовывала свой палец в его задний проход, он в её, они долго и со стонами истязали себя, потом вынимали пальцы, измазанные гавном, облизывали их, потом яростно целовались. Лишь бы эта ночь не кончалась никогда! Порой он сжимал её ляжки или грудь с такой нечеловеческой силой, что она чуть не теряла сознание от боли. Но это была сладкая боль. И она просила его, чтобы он её ударил. Сильней, ещё сильней! Алексей бил её в лицо, хлестал по щекам, грудям. Счастье переполняло её. Она готова была сделать для внука всё, что он пожелает. Захочет ли он бить её ногами, засовывать руку по локоть в пизду, использовать вместо унитаза, — её это заботило мало, лишь бы е м у доставить радость. Ох, какой же сильный оргазм! Разомкнув объятия, они едва дышали, мокрые, потные, изнеможённые, но так и не утолившие страсть. Альбина вытирала смятой простынёй его тело, они ещё какое-то время лежали безмолвно, а потом медленно высвобождались из плена неги, как приходят в себя после долгого обморока. Альбина слышала не только биение собственной крови, но уже могла поднять веки. Алексей вдыхал её аромат, знакомый аромат, так тесно связанный в его воспоминаниях с зеленью лугов, со свежей травой, с пустой чердачной комнатой, с развешанными на бельевой верёвке бабушкиными трусами.
— Когда ты мыла пол… помнишь… на даче? Ты ведь уже тогда хотела, чтобы я увидел твою жопу…
— Хотела. Да.
— Я чуть тогда с ума не сошёл… А помнишь случай, когда пропали твои трусы?
— Ты?
— Я.
— Дрочил?
— Да… Думал, вот, в этих трусах, ходила бабушка. Белые были. С жёлтым пятном, от ссак. Целовал их, нюхал. Подглядывал за тобой, когда ты ссала в уборной. Там же дырочка в стене была… Мне кажется, ты там дрочила…
— Нет, ни разу. Честно.
— Ты ещё напевала песенку. Там-тара-там-там-там…
— Наверное… А видел, как я какала?
— Не видел. Хотя… Нет, точно не видел… Видел, как писала. Снимала трусы и писала.
— Я их не снимала. Я их просто спускала. Воо-от до сюда…
— Я так хотел потрогать тебя… Обнять… Прикоснуться к жопе, поцеловать её…
— Вот здесь?..
Повернула к внуку лицо, с лукавой, лёгкой улыбкой, невероятно похорошевшее, словно изнутри осветившееся чудесным волнением.
— Чуть ниже… О, как тут пахнет! Я никогда не забуду твои трусы… Те трусы… Я ведь хранил их долго… Избавился, дурак, чтоб Светке на глаза не попались…
— А эти? Нравятся?
— Нравятся… Тобой пахнут…
— Они твои… Что будешь делать с ними?
— Ходить в них… Или положу перед собой… и буду дрочить, дрочить… дрочить… Ведь они облегали твою жопу… твою пизду…
— Дурачок… Ведь я всегда рядом. Зачем дрочить, если я рядом? А хочешь, будем дрочить вместе?
Её рука потянулась к хую внука. Она обеими руками ласкала его, дразнила, перебирая пальцами покрытую густой растительностью мошонку и поглаживая головку члена.
— Сладенький мой.
Лизнула ствол, неторопливо слизывая вязкие, липкие капли. Затем, подвигав немного кулачком вверх-вниз, наконец, запустила дрожащий от истомы член в полость своего рта.
— Теперь я сам…
Алексей обхватил хуй пальцами.
— Смотри…
Альбина, затаив дыхание, сидела рядом, и почти не мигая наблюдала за хуем, двигающемся в проворной руке внука. Жгучая волна прошла по всему её телу, и рука, приподняв подол, нырнула в трусы, быстро найдя влажную горошину клитора. Сразу — точно ломом ударило по шее; тёплый дурман пополз по жилам. Его бёдра двигались в такт движениям руки, легкие стоны вылетали из чуть приоткрытого рта. Вид голого внука, занимающегося онанизмом, возбуждал безумно, до обморока, и Альбина, приспустив для удобства трусы, мастурбировала уже